К вопросу о кризисе. Часть 4. Промежуточные фиксации

Перебор всех объяснений причин кризиса и предложений путей выхода из него обозначил нам несколько принципиальных и пока непреодолимых проблем методологического характера:

1. все объяснения – научные или метафизические – носят локальный характер, следовательно, не дают полной картины и истинного понимания причин кризиса;
2. научные и метафизические взгляды между собой не пересекаются, что является дополнительной причиной «рваного» представления о кризисе;
3. мы не готовы к корректному объяснению кризиса – у нас нет современных, адекватных теорий о человеке, обществе, развитии, кризисах, экономике и т.д.;
4. мы и не хотим его корректно обсуждать – каждый эксперт (нобелевские лауреаты и все прочие) «окучивает свою делянку», каждый сам себе теоретик и не нуждается в системном подходе, как результат – не выступает постановщиком или, хотя бы, заказчиком на новые теоретические знания;
5. наше понимание расфокусировано буквально во всем – мы не только запутались в экономической казуистике, но и не отдаем себе отчет в более «простых» вещах. Например, что мы понимаем под термином «современный кризис»? Современный – потому что происходит здесь и сейчас, или потому что сейчас проявляются его далекие (универсальные) причины, или оба этих варианта? Тогда в чем он «не современен», т.е. вечен и воспроизводим?

В результате всего этого пора говорить о кризисе понимания самого кризиса. Нужна постановка вопроса (в терминах технического задания) – а как нужно правильно говорить о кризисе? Кризис понимания является следствием более общего кризиса мировоззрения (миропонимания и мироощущения) и миростроительства. Следовательно, ответ на вопрос может быть сформулирован только после того, как мы разберемся со своим миропониманием, мироощущением и пониманием путей гармоничного миростроительства. Все эти «миро-» есть мета-подходы.

Вместе с тем, фиксируя кризис мировоззрения и миростроительства, не нужно все обобщать – разделять между собой два непересекающихся лагеря и, соответственно, их знания. Лагерь сильных мира сего (бенефициары модели глобализации, Фининтерн, мировое правительство) и лагерь остального человечества. Бенефициары, подпитываемые жречеством в своей закрытой клубной системе, знаниями обладают. У них возникла проблема с миростроительством. У остального человечества проблемы с миропониманием, как следствие, с самоопределением, и можно говорить о попытках эти проблемы снять. Важную роль при этом может сыграть начавшийся симбиоз науки и метафизики, теологии.

Теперь чуть подробнее по этим выводам.

К метафизике кризиса

Ранее мы зафиксировали – существует много взглядов и объяснения современного кризиса. Все подходы – локальны, единой картины нет, и этому есть свои причины. Тем не менее, в этом есть и плюсы. Так, отдельные характеристики кризиса если не вскрывают истинные причины кризиса, то хотя бы обозначают его дискурсы – темы, аспекты, в которых его нужно рассматривать. К тому же каждый автор вынужден придерживаться логики «если так, то…» или «если не так, то…», тем самым простраивать связи, пусть ограниченные, но аргументирующие вероятные исходы. Идет выяснение локальных механизмов кризисов, их прогностическое моделирование, что тоже важно.

Но в саму предметную область дискурсов никто не идет и вглубь не ныряет – все предпочитают оставаться на поверхности. Например, говорится об «ипотечном пузыре», но не говорится, а в чем его неизбежность – почему становятся невозможными иные способы развития экономики («безпузырные»)? Какова тогда суть такой модели экономики и ее пределы?  Тут даже не спасает М.Хазин, предсказавший и по-своему объяснивший механизм нынешнего кризиса, так как он не касается политэкономии и отношений собственности - рассматривает исчерпанность модели («она дальше так не может»), но не рассматривает, чему она не соответствует (идеалу). Теперь он сосредоточился на комментариях к решению Фининтерна перейти к глокализации – глобальной локализации по нескольким мировым валютам с новым способом зарабатывания сильных мира сего за счет обслуживания обменных валютных операций (как компенсацией для себя потери зарабатывания на кредитования правительства США и сеньораже в уходящую в декабре 2012 года эпоху ФРС). Тем самым уклонился от важнейшей темы: нынешняя капиталистическая модель себя исчерпала как модель развития, но тем самым она вскрыла нечто большее, а именно – не понятно, за счет чего, вообще, развитие теперь возможно, если расширение рынков закончилось? Как при росте затрат, но лимите на расширение и невозможности кредитовать дальше спрос, можно теперь получать прибыль – экономический источник развития? Как тогда этот новый финт с глокализацией решает эту проблему, если не вносит ни одного нового признака, кроме того, что сильные мира сего сменят для себя точку зарабатываемости? Такие упреки можно предъявить абсолютно ко всем лицам, которых мы привыкли сегодня видеть на экране телевизора – политикам, социологам, экономистам.

Далее. Все дискурсы кризиса могут иметь два прочтения, и необходим синтез между ними – научное и метафизическое. Научное прочтение отвечает за операционную, прикладную часть деятельности человечества, в том числе за модельное сотворение кризиса и выход из него. Метафизическое – за онтологическую часть, за ключевые сценарии жизни человечества и борьбу за выбор между ними. Причем, борьба имеет свои метки – кризисы в том числе.

Необходимость обращения к метафизике объясняется еще и тем, что из двух возможных вариантов причин кризиса – (а) усталость элементов конструкции, но сама конструкция адекватна, или (б) модель экономики противоречит самой жизни, ее мета-проекту, с законами которого модель оказывается несовместимой, - системный характер кризиса указывает на второй вариант. И ясно, что мета-проект никак не выводим из экономики. Для этого нужно иное знание – мета-экономическое, метафизическое. Но с метафизикой происходит то же самое, что и с неметафизикой – она вводится в дискурс несмело, кусочно, не первой темой.

Наблюдая за локальностью рассуждений о кризисе, можно подметить еще одну особенность. Сложилось два лагеря. В одном - сонм экономических и социальных экспертов, начиная от лауреатов нобелевской премии, всевозможных заезжих гуру и заканчивая нашими экспертами. В другом – узкий круг тех, кто пытается обратиться к метафизическим причинам кризиса. Повторюсь, оба лагеря демонстрируют локальные подходы. Но если в первом все идет без особых затруднений – каждый эксперт ни чем не ограничен и свободно выдает свою версию (он сам себе теоретик), то во втором лагере такое невозможно. Обращение к метафизической, теологической стороне требует значительно более глубокого и системного образования, вольная игра с цитатами чревата кармическими последствиями, здесь многое существует как табу, распаковывать которые опасно, и это все интуитивно понимают. Но эта же осторожность не дает сделать осмысленный заказ на новую теорию общества и экономики, на синтез метафизики и науки.

В результате из-за локальности подходов в двух лагерях не происходит двух вещей – (1) понимания кризиса и путей выхода из него и (2) заказа на новые знания (экономические, социальные, метафизические). Все бурно обсуждается – но все встало. В итоге уже можно говорить о кризисе понимания кризиса. Необходимо уже ставить вопрос о рефлексии – осмыслении того, а как, собственно, мы говорим о кризисе и как, действительно, нужно его описывать? Что нам для этого недостает?

Кризис понимания происходящего прямым образом совпадает с кризисом образования – провалом буквально по всем его составляющим. Например, по видам знаний, на которые указывает Б.Рассел:  «где я?»  (пространственно, хронологически, метафорически) – «что я делаю?» (производство, познание, организация и управление) – «как я это делаю?» (технологии технические, экономические, антропологические (психология, физическая культура, медицина, физиология, дисциплины), языкознание) – «почему я это делаю?» (рефлексивные знания) – «кто я?» (трансцедентные знания: богословские, музыка, математика и др.) – «зачем я существую?» (соотнесение смысла жизни с метасмыслами и их источником, экзистенциональный выбор и взятие на себя роли, миссии). Или, например, по другой линейке знаний: онтология (учение о Бытии, миропонимание) – гносеология (учение о познании) – антропология (учение о человеке) - аксиология (учение о ценностном отношении к миру) – праксиология (учение о деятельности) - этика – и других.

Провал по каждому пункту, не говоря уже о разрыве связей между ними,  лишает нас надежды получить корректное объяснение кризиса в ближайшем будущем. И начинать нужно с начала – с метафизики, с онтологии. Это – угол печки, от которого нужно плясать. Как?

Мы в статье уже выясняли, что если мы имеем целый ворох экспертных причин кризиса и хотим его как-то упорядочить, то самый верный путь – выстроить их по иерархии (причинно-следственной вложенности, порожденности). Самая верная иерархия – естественная. Та, как устроен Мир. Первичны она и скрытая динамика в ней (непреодолимая воля), о которой говорят «провиденциальный Замысел» или «История Будущего». По сути дела, речь идет о выявлении Единственного сюжета (мета-сюжета) и его основных акторов (их иерархии) и понимании через призму этого кризиса и условий выхода из него. Важно тогда именно соблюдение условий, а техника выхода будет уже вторичной.

Если мы говорим об иерархии, то мы заведомо говорим о единственности, сборке. И тогда главный выбор состоит в выборе этой иерархии. Имея ее, можем понимать и все остальные, производные от нее. За это, собственно, и отвечает метафизика, онтология.

Проговорив это, представляет особый интерес присмотреться к тому лагерю, который пытается разобраться в метафизической стороне кризиса, опираясь на некоторую метафизическую картину мира (мы это начали,  но еще не закончили, с Г.Джемаля).

Надо сказать, что обращение к метафизике было всегда – это касается не только религии, искусства, медицины. Но это верно и для науки – она вышла из недр метафизики, прошла этап алхимии. Даже критерий истинности в науке «соответствие теории практике» был определен для нее теологами после известной дискуссии в конце XIII века в Парижском университете[1]. Сегодня же наука вплотную  подошла к постановке и решению вопроса о единстве мира, порождающем универсуме. И это касается не только космологии, биологии, но и физики и математики. Так, ученые приблизились к единой теории поля (теория эфиродинамики), единых математических начал (клуб французских математиков под общим псевдонимом Бурбаки) и т.д. Есть и «сакральная физика» («теория физических структур»), по которой защищены докторская и кандидатские диссертации. Она появилась благодаря академику И.Е.Тамму,  поставившего в 60-е годы прошлого века задачу своему аспиранту Ю.И. Кулакову найти единый язык описания физического мира («сначала было Слово», и было важно определить тогда, на каком творящем языке оно было произнесено и как сотворяло). Им оказалась иерархия (пирамида), у которой наверху «корт» (от французского слова «кортеж» - множество): особая система записи множества любого n-мерного пространства, в функции которой в свернутом виде (как в «зерне») содержится описания любых связанных систем большей размерности, переход вниз по иерархии к которым осуществляется введением не значений переменных, а не известных функций, которые могут быть только единственными для этого шага. Тем самым вскрывается и подтверждается единство мира на всех уровнях и взаимопереход систем описания (разделов физики: механика, термодинамика, теория относительности, квантовая механика и др). 

Есть смысл привести комментарий самого Ю.Кулакова в передаче на ТВ с А.Гордоном[2]: «Дело в том, что в основании "дольнего", "плоского" антропного знания лежат наглядные модели – образы, а понятие Истины неразрывно связано с понятием прообраза, возникающим уже на другом уровне "горнего" сакрального знания. Один единственный прообраз (сущность) проявляется и находит своё выражение во множестве образов (явлений), и потому Истина ассоциируется с горной вершиной или с вершиной пирамиды в "горнем" мире сакральной науки.

Таким образом, в мире сакрального знания критерием Истины является не "соответствие действительности" и не столько согласие выводов теории с опытом, сколько похожая на чудо, самосогласованность множества на первый взгляд совершенно различных явлений, вытекающих, как следствие, из одного единственного общего принципа. И чем больше и разнообразнее такое множество, тем надёжнее работает этот критерий. В этом смысле Теория физических структур удовлетворяет самым высоким критериям Истины.

Итак, по большому счёту, согласие выводов теории с опытом не является критерием Истины, как принято считать, а лишь критерием правдоподобия. Что же касается подлинного критерия Истины, то им является самосогласованность всего со всем.

Как следует из Теории физических структур, все без исключения разделы физики и геометрии образуют единую самосогласованную систему, которая мгновенно развалится, если в её основании заменить хотя бы один камень».

Таким образом, мы приходим к мысли, что наглядным образом Истины является вершина пирамиды. Вершина в физике – это физическая структура; вершина в математике – это категория; вершина в биологии – это генетический код; вершина в сакральной антропологии – это лингвистический код.

Спускаясь вниз с этих сакральных "заоблачных вершин", мы получаем всё разнообразие этого мира – разнообразие законов физики, разнообразие математических теорем, разнообразие живых организмов, разнообразие и неповторимость личностей.

Таким образом, мы приближаемся к разгадке Плана Творения» (конец цитаты).

С Ю.Кулаковым нужно согласиться: практика – конечно, критерий истины, но не до конца завершенный, так как конечное понимание и достижение состояния (результата) – это получение взаимосогласованного состояния, по сути – включенности в Гармонию. А она – единственна. В том смысле, что она есть функциональное проявление только единственного, истинного варианта мироустройства. И конечный смысл всякой практики – это воссоединение с Гармонией, творение на ее основе и от нее. Только тогда можно говорить об операционной устойчивости и эффективности. Гармония – это самое эффективное, совершенное  и то, что чувствуется таковой. Фиксируем эту мысль для себя пока в общем виде, но потом вернемся к ней более подробно.

Синтез науки и метафизики наблюдается повсеместно. Так, в г.Дубна в Доме Международных Совещаний Объединенного института ядерных исследований (ОИЯИ) в ноябре 2011 года прошла 14-я конференция  «Наука. Философия. Религия» (организаторы конференции: Фонд святого апостола Андрея Первозванного и Центр национальной славы (Москва), Объединенный институт ядерных исследований при участии Московской духовной академии, Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова и Института Философии РАН). А в г.Казани в 2004г. М.Г.Яковлевой защищена кандидатская диссертация по философии «Сакральный ландшафт: антропо-физика социального бытия». То же происходит и в экономике, но пока остается вне зоны основного внимания (хотя этим занимаются и достаточно титулованные люди, например, те, кто является соучредителем Международного Конгресса по новой политэкономии, имеют отношение к Фонду им. Н.Д.Кондратьева, и др.).

Хотя политическая экономия и экономикс обращались к метафизике всегда, начиная с Адама Смита (его второй работы «Теория нравственных чувств», которую все не заметили), продолжая мужем русской балерины Лидии Лапухиной Дж. Кейнсом (учет иррационального человеческого фактора в экономике) и всеми теми, кто сейчас ставит (или предлагает ставить) в качестве главного измерителя экономики не ВВП, а «индекс счастья» (Китай, глава ФРС Бернанке[3], Н. Саркози во Франции в 2008 году[4], глава Счетной Палаты РФ С.Степашин[5] и некоторые ученые), кто предлагает переход к природо- и ноосферносовместимому способу хозяйствования (Ю.Забродоцкий, А.Барышева, А.Субетто). При этом набор причин и диапазон включения метафизики колеблется от моральных установок[6] до оперирования сакральными формами и состояниями в деятельности и экономике, от учета просто иррациональности (рисков, неполной моделируемости) человека до понимания, что в постиндустриальной экономике драйверами будут уже не материальные, а духовные интересы и метафизические знания.

Выявление и осознание метафизических, сакральных начал любого теоретического знания требует адекватного мышления и типа сознания. Это также начинает осознаваться – для науки и для нового образования (Акимов А.Е., Перслегин С.Б., Барышева А.В., Суббетто А.И., Неклесса  А.И., Макуха Г.В., Стахов А.П.., Громыко Ю.И. и др).

И мы должны сделать для себя еще один важный методологический вывод: невозможно понять и объяснить современный системный кризис – не только не обратившись к его метафизической (сакральной) стороне, но и не сменив свой тип мышления.

Тип мышления позволяет пройти к пониманию и дает язык описания. А.И.Неклесса выделяет такие исторически типы мышления (он их называет «формами мышления»):

• рефлекторное мышление: породило деятельный символизм – первый знаковый аппарат, мир дискретен, ритуальность;
• синхронистское мышление: преодоление рефлекторности и переход к целостной картине мира, пониманию его цикличности и устойчивости,  к концептуальным мифологемам и описанию сложных объектов; взор на «прошлое»  - его удержание и каталогизация; появления и описание псевдо-будущего; оперирование образами и именами, конкретным и разноликим временем; понимание связности событий (как со-бытия), причем, связность важнее их самих; возникновение кастовости на основе знаний и умений;
• логическое и векторное мышление (примерно VIII век до Р.Х): возникновение «осевого времени», причинно-следственного взгляда на мир, возникновение новых форм рефлексии – философии и науки; уход от мифологии к логике, от священной целостности к расчлененности; противопоставление человека миру и взятие на себя дерзновения его изменить, обретение свободы от мира и потеря провиденциального смысла в собственной деятельности. Философия низвела мир до своих категорий, а «рациональность чисел» заменила «звездную карту Бытия» и сакральность смены времен.  София стала ремеслом, но наступило безумие антропологического релятивизма и веры в тотальность всесилия разума, оторванного от Бытия. Но возникла и плата: взамен разум должен был возвести новое знание Истины (понималась как комплекс сведений, когда сложность упрощалась через фильтр аксиом и теорем);
• синергийное мышление (начало христианской эры, Модерна): «появление человеческой личности осознающей свой «образ и подобие» Творцу, творящему нечто из ничего, и претендующая «стать по энергиям тем, чем Творец является по существу», личности, освобожденной от дурной бесконечности ранжированного бытия и норм поведения, расписанных до мелочей». Все это – благодаря возникновению культуры самопознания, возникшей и отточенной на Вселенских соборах (катафатическое и апофатическое богословие), когда трансцендентное мышление породило новую форму мышления, - синергийного. Но возник примат линейной (научной) логики. «Аристотелизм рассуждал следующим образом: истина логична, Бог действует ясным образом и, собственно, это не Бог, а перводвижитель, который лишь дает некий импульс, и, создавая непротиворечивую систему, мы открываем истину». Но все продолжалось более-менее результативно и последовательно до ХХ века, когда открывшиеся свойства творения и наше сознание, коды мышления перестали совпадать». Квантовая физика первой открыла наше несовершенство в миропознании и миростроительстве.  Это можно назвать как кризис науки.
• Возникла потребность в новом – апотафизическом, деятельностном мышлении, оперирующем иррациональным, способным удерживать многие, в том числе хаотические связи в едином целом. Уже сегодня оно начинает получать практическое применение. Так, война в Ираке велась на новых принципах рефлексивного управления. А тема нетократии ввела в практику бесструктурные системы управления бифуркационными событиями (см. статью на сайте БОН http://www.business-gazeta.ru/readblog/878/214/ ).

Факт: наука вплотную подошла к выявлению физических, информационных и языковых протооснов мира. В результате складывается общая картина не только возникновения и расширения Вселенной, но и собственно тварного мира на Земле. При этом требуемый тип мышления (осознания мира) на новом витке вбирает в себя мифологическое как средство оперирования с социальной виртуальностью. Протоосновы важны не просто с точки зрения «от куда что пошло и как устроено?», но и как основа построения более эффективных механизмов человеческой деятельности – познавательной и производящей, в том числе экономики. Важно: протоосновы – как некие платформы, матрицы – служат тем интерфейсом, мосточком, через которые удачно соединяются теология, метафизика и наука. Это те точки, через которые каждая из сторон по-своему расшифровывает (концертирует) для себя максиму «Все едино и Все одно». Прибыль, капитализация и бескризность для экономики достигаются на путях оперирования этим «все одно».

«Кризис современный»

Но тема метафизики кризиса имеет еще один аспект. С прочтением почти на автомате произносимой фразой «современный кризис». Но что значит современный? Это не такой очевидный вопрос, как может показаться на первый взгляд. На самом деле корректно говорить о современном проявлении причин кризиса. Сами же причины могут быть трех временных типов – (а) действительно, современные, которые характеризуют отличительную особенность именно нашего времени и цивилизации от предыдущих;  (б) далеко не современные, возникшие достаточно давно; и, наконец, (в) которые можно назвать «вечными», вошедшими в Историю человечества как заданные ему Свыше. Это означает, что современный кризис имеет свою предысторию, и его причины могут лежать гораздо глубже чисто экономических причин. Более того, часть из них не являются кризисными, но являются неотъемлемой (и пока неуничтожимой) частью нашего Бытия.

Поэтому трактовка кризиса как апогея и своеобразного пикового состояния не может быть однозначной:

1. это пик не только отрицания и разрушения, но также пик утверждения и укрепления;
2. универсальность части причин может интерпретироваться как воспроизводимость кризиса (его цикличности, например, как волны Кондратьева), но может и как то, на что при выходе из кризиса должна производиться опора – не просто потому, что универсальное присутствует в кризисе, но и потому, что он есть в том будущем, к которому выход из кризиса осуществляется. В этом смысле выход из кризиса должен означать усиление этого универсального начала;
3. важно понимать смысл и источник, а также формы проявления универсальности – какой сюжет Истории лежит в ее основе;
4. человек не может обо всем судить до конца однозначно, в том числе в части кризиса и его универсальных причин – провиденциальный смысл существования человеку до конца не известен. Как минимум, это предполагает отказаться от черно-белых тонов.

Можно еще привести примеры характеристик кризиса, мимо которых мы проскакиваем,  не задумываясь, но закладываем их в якобы свое «понимание» кризиса («новая» экономика, «виртуализация» и т.д.).

Тема «современности» кризиса очень важна – важно увидеть, что содержательно сводится в одну точку по 3-м лучам времени – от прошлого, от будущего и собственно настоящего. Что циклического воспроизводится в нем и как циклическое определяет универсальное, а через него – мета-проект и его Замысел. Нужно понимать содержательное различие в точках приложения «современности» - это выраженное отличие настоящего от прошлого (новое); это циклически воспроизведенное (повторяющееся неизменное); это всего лишь проходящий момент на фоне единого сюжета (перебалансировка внутри него и дельта-прирост к сюжетной развязке). Представляется, что именно в полном прочтении «современности» может оказаться возможным подойти к кризису более основательно, чем это удавалось до сего времени.

Концепт экономической иерархии и кризиса (третья тема)

Все имеет свою структуру, промысел и гарантии – устойчивости структуры и реализации промысла. Метафизические гарантии экономике состоят в ее включенности в процесс перехода «Икономики» в «Экономику» - процесса нисхождения Промысла в реальную жизнь человечества. Просто морального способа подключения к мета-проекту в экономике недостаточно – оно выродится в морализаторство, как сейчас.  

Поэтому представляет интерес обратиться к теме Икономики и увидеть, как она может разворачиваться в 21 веке для новой экономики.

(продолжение следует)

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции