Казанские архитекторы: «Сталинская» архитектура была гуманной»

ПРОФЕССИОНАЛЫ ГРАДОСТРОЕНИЯ РАССКАЗАЛИ газете «БИЗНЕС ONLINE», ПОЧЕМУ «ТОТАЛИТАРНЫЙ» СТИЛЬ ИМ МИЛЕЕ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО»

Недавно на одном из градостроительных «круглых столов» вновь пытались выяснить, от кого зависит облик Казани. И неожиданно (с точки зрения нынешних умонастроений) сегодняшнему архитектурному безобразию был противопоставлен сталинский ампир. Введенный, по сути, директивно, он был столь же стремительно и разгромлен в ходе стартовавшей 4 ноября 1955 года хрущевской борьбы с «извращениями в архитектуре». Газета «БИЗНЕС Online» вместе с казанскими архитекторами попробовала поразмышлять на актуальную и сегодня тему – об истоках архитектурных предпочтений власти.

«ПОНЯТНО ПАХАРЮ, ДОЯРКЕ, СТАЛЕВАРУ»

О сталинском ампире на упомянутом «круглом столе» говорил известный казанский архитектор, генеральный директор ЗАО «АС-Ком» Виктор Токарев. В царское время мнением населения об архитектуре никто особо не интересовался, заметил он, а вот потом начался «период весьма любопытный»: «Парадокс: самый демократичный, самый гуманный период был при Сталине. Архитектура и градостроительство поменялись в корне. Сталин поддержал из ряда предложений одно направление, оно было политическим: СССР должен был не только промышленную революцию провести, но и изменить облик городов, а Москва должна была стать не хуже Нью-Йорка или Парижа. Эпоха Сталина создала совершенно гуманный облик города».

Пройдясь далее по хрущевским панелькам и брежневским многоэтажкам, Токарев подытожил: «И не надо питать иллюзий, что есть гениальный архитектор, который придумает концепцию, а власть ее примет. Власть принимает ту концепцию, которая ей сейчас политически и экономически выгодна».

Какая выгода была для «вождя народов» в архитектуре, которую мы сегодня называем сталинским ампиром?

«Архитектура и градостроительство – слепок социально-политического устройства, - пояснил газете «БИЗНЕС Online» свою точку зрения Токарев. - До Сталина в СССР никакого «советского» стиля, по сути, не было, а только инерция прошлого - делили то, что было нажито, так всегда бывает в переходные периоды. Но вот пришел Сталин, начал поднимать промышленность и столкнулся с тем, что надо строить жилье и целые новые города. Вот тут и появился стиль советского образца. Причем, как это ни парадоксально, у Сталина архитектура и градостроительство были достаточно гуманизированы. Их часто сравнивают с тем, что делал в то же время гитлеровский архитектор Альберт Шпеер, но у него совершенно другая - жестокая, агрессивная, как танкостроение, - архитектура, мурашки по коже!.. В отличие от Хрущева и современных руководителей, Сталин видел архитектуру и – шире – эстетику отличным проводником идеологии в массы. Изящная архитектура должна была вдохновлять. Сталинский ампир словно говорит: нам есть чем гордиться! И если в царское время классические решения транслировались на рядовую застройку разве что в Петербурге, то при Сталине получился целый разлив — культурный подход к архитектуре получил массовое распространение. В любом захудалом городишке были девушки с веслом, и построенные в классическом духе школы, вокзалы».

Виктор Токарев : «И не надо питать иллюзий, что есть гениальный архитектор, который придумает концепцию, а власть ее примет» Гульсинэ Токарева: «Можно ли сравнить здание минсельхоза со зданием «сталинского» оперного театра?!»

Газета «БИЗНЕС Online» попросила высказаться и других казанских корифеев архитектуры.

Сергей Саначин – архитектор-градостроитель: «Согласен с мнением о гуманности сталинской архитектуры. Более того, скажу, что советское довоенное градостроительство стало образцом для градостроителей всего мира, теоретическое градостроительство было самым высоким».

Александр Дембич – заведующий кафедрой градостроительства КГАСУ: «Думается, логика Сталина была проста. Архитектура должна быть отражением нашего самого справедливого строя, а потому - самой красивой. А какая архитектура самая красивая? Античности и Возрождения. Получился арт-деко на мотивах классицизма. И в смысле продолжения исторических традиций эта архитектура гуманна. Но, с другой стороны, своей гипертрофированностью она часто подавляла человеческий масштаб, те же московские высотки - демонстрация превосходства власти над человеком, и здесь ничего гуманного нет».

Виталий Логинов: «Понятно, что это было стремление выразить то, что мы живем лучше всех...» Александр Дембич: «Главное достоинство сталинского классицизма в том, что строительство было довольно тщательно продумано...»

Виталий Логинов – руководитель персональной творческой мастерской «ВЕЛП», председатель правления Союза архитекторов РТ: «Понятно, что это было стремление выразить то, что мы живем лучше всех. Классицизм, пышность форм и - дороговизна, которую терпели из-за политики. Но ведь и Гауди вошел в историю как великий архитектор во многом потому, что дружил с министром финансов… И, безусловно, назвать сталинский ампир отрицательным явлением нельзя. Многое в нем впечатляло, и в тоже время было понятно пахарю, доярке, сталевару. А семь московских высоток, как выдающееся явление архитектуры, переживут годы».

Гульсинэ Токарева – заслуженный архитектор РФ: «Сталин понимал, что своих идеологических и властных целей он не сможет достичь, пока представление о них не будет облечено в нормальную человеческую, одухотворенную форму. Он понимал силу искусства, силу апробированных образов. Говоря об этой архитектуре, мы должны иметь в виду и то, что Сталин в свое время учился в семинарии, разбирался в духовных, эзотерических вопросах, и все такие вещи очень хорошо чувствовал».

Сергей Саначин: «Согласен с мнением о гуманности сталинской архитектуры»

«ОСКОРБЛЕНИЕ ДУХА РЕВОЛЮЦИИ»

«Такие вещи» упомянуты совсем не зря. Необходимо напомнить, что в 30-х коренные изменения произошли не только в архитектуре, и часто этот «большой поворот» или «сталинский ренессанс» за трудностью логического объяснения обосновывают причинами едва ли не мистическими.

Что же происходило? В книге «Преданная революция» Лев Троцкий с негодованием писал о начавшихся в СССР отмене ограничений, связанных с социальным происхождением, реабилитации семейного очага, послаблениях религии: «Тупые и черствые предрассудки малокультурного мещанства возрождены под именем новой морали». Любопытно, что примерно то же самое писали Сталину руководители Конгресса новой архитектуры Корнелиус ван Еестерн и Зигфрид Гидеон, назвавшие нарождавшийся советский архитектурный стиль «прямым оскорблением духа русской революции», освящающим «пышную архитектуру монархических режимов». «Какое трагическое предательство!» - заканчивалось письмо.

Философ Георгий Федотов назвал происходившее тогда в СССР «контрреволюцией, проводимой сверху». Перемены удивляли на всех уровнях. Разрешили запрещенные после революции новогодние елки. В школах восстановили уроки истории, в трактовке которой (а также литературы) объявили борьбу вульгарно-экономическим схемам. По-иному заговорили об исторических деятелях вроде Александра Невского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Петра I. Освободили арестованных в 1929-1930 годах по обвинению в монархическом заговоре историков Сергея Богоявленского, Юрия Готье, Бориса Романова, Евгения Тарле и других, которые вернулись к работе. Знаменательным стало постановление комитета по делам искусств от 14 ноября 1936 года, осудившее пьесу Демьяна Бедного «Богатыри», - за глумление над великим историческим прошлым России. До «поворота» уж никак не могло бы появиться стихотворение вроде гусевского «Я - русский человек»: «Я - русский человек, и русская природа // Любезна мне, и я ее пою. // Я - русский человек, сын своего народа, // Я с гордостью гляжу на Родину свою». Ведь еще недавно, по свидетельству литературоведа Бенедикта Сарнова, «сказать «Я – русский» означало примерно «Я – белогвардеец». Справедливым будет утверждать, что после почти двух десятилетий погрома была попросту реабилитирована классическая русская литература.

Искусство отныне должно было «утверждать в общедоступной реалистической форме социалистические идеалы, образы новых людей и новых общественных отношений». Говоря нормальным языком, в литературе, музыке, живописи и архитектуре новую тематику было приказано воплощать «старыми» художественными приемами. Форма произведения отныне становилась делом политическим. Авангардное искусство искоренялось: в 1936 году одна за другой появились разгромные статьи «Сумбур вместо музыки», «Балетная фальшь», «О художниках-пачкунах», «Формалистические кривляния в живописи», «Какофония в архитектуре».

Но был ли сталинский ампир лишь подражанием классике? «Архитектура никогда не бывает слепым копированием, - отмечает Дембич, - а потому, конечно, в сталинском ампире был определенный процент новизны. И сказать, что сталинский классицизм был рассчитан на самый невзыскательный вкус, нельзя. А его главное достоинство в том, что строительство было довольно тщательно продумано - советская власть могла регулировать градостроительные процессы. Да это было свойственно едва ли не всем тоталитарным режимам. Чаушеску в Бухаресте построил проспект своего имени - тот же классицизм, выдающееся явление архитектуры, но появился он только благодаря свирепому режиму. То есть во многом архитектурный соцреализм был явлением утопической градостроительной идеи, реализовывавшейся политическими средствами. И нельзя сказать, что это было так уж плохо».

«Да, по сути, сталинская архитектура - это адаптированная классика, - соглашается Токарева. - Но ведь других укоренившихся форм тогда не было, и архитекторы закономерно экспериментировали на академическом материале. Зато сейчас, зная о прекрасных образцах современной архитектуры, выражающих дух времени, многие все равно находятся в плену старых энергий и навязывают обществу то, что я называю необуржуазной «кондитерской архитектурой».

АРХИТЕКТОР «РЕСТАВРАЦИИ»

Были ли все эти «превращения» выражением лишь личной воли Сталина? Как писал историк Вадим Кожинов, «зацикленность» на фигуре вождя фатально мешает увидеть реальное движение истории в 30-х годах. По мнению Кожинова, столь масштабный поворот нелепо расценивать как нечто свершившееся по личному замыслу и воле Сталина.

В те годы все были уверены в надвигающейся войне, и Сталин понимал, что, вопреки революционной теории, она будет не «классовой» и даже не схваткой большевизма и фашизма - Германия попытается сокрушить Россию как геополитическую силу. Осознав это, Сталин и мобилизовал именно Россию, а не большевизм. Кожинов пишет: «По-видимому, именно в этом и заключалась главная причина сталинской поддержки той «реставрации», которая так или иначе, но закономерно совершалась в 1930-х годах в самом бытии страны (а не в личной политической линии Сталина, которая ее только «оформляла»)».

Но, несомненно, значительную роль сыграли и предпочтения самого диктатора. Думается, этот момент хорошо прочувствовал Александр Солженицын, в романе «В круге первом» так «реконструировавший» мироощущение Сталина: «...Раз, и другой, и третий потягивала его какая-то привязанность к старому миру - к тому миру, из которого он вышел сам, но который по большевистской службе уже сорок лет разрушал… В тридцатые годы из одной лишь политики он оживил забытое, пятнадцать лет не употреблявшееся и на слух почти позорное слово Родина. Но с годами ему самому вправду стало очень приятно выговаривать «Россия», «родина». При этом его собственная власть приобретала как будто большую устойчивость. Как будто святость... И самому Сталину с годами уже хотелось, чтоб и его признавали за русского тоже... Что-то приятное находил он также в самой игре слов, напоминающей старый мир: чтобы были не «заведующие школами», а директоры; не «комсостав», а – офицерство; не ВЦИК, а - Верховный Совет... И хотя советовали ему Булгакова расстрелять, а белогвардейские «Дни Турбиных» сжечь, какая-то сила подтолкнула его локоть написать: «допустить в одном московском театре»… Вот здесь, в ночном кабинете, впервые примерил он перед зеркалом к своему кителю старые русские погоны - и ощутил в этом удовольствие... И хотя сдача Порт-Артура могла в свое время только радовать его, бежавшего из Иркутской губернии ссыльного революционера, - после разгрома Японии он, кажется, не солгал, говоря, что сдача Порт-Артура сорок лет лежала темным пятном на самолюбии его и других старых русских людей. Да, да, старых русских людей!»

Солженицын имел в виду сталинское обращение к народу от 2 сентября 1945-го: «Поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны... легло на нашу страну черным пятном... Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной».

Тот же Сарнов вспоминает, как он был возмущен этими словами - ведь та война, как учили в школе, показала гнилость царского режима, и большевики занимали тогда пораженческую позицию. А слова Сталина, причислившего себя к старым русским людям, для которых поражение стало травмой, и которые мечтали о реванше, показывали, что Сталин - предатель и уже не считает себя большевиком.

Что касается, погон и вообще, так скажем, эстетских наклонностей Иосифа Виссарионовича, то интересное воспоминание оставил адмирал флота Советского Союза Иван Исаков: «Между прочим, он вообще придавал, на мой взгляд, излишнее значение форме, и люди, которые страшно были увлечены по своей службе изобретением новых мундиров или восстановлением старых русских мундиров, находили какой-то отзвук в нем, одобрение. Помню, как всерьез обсуждался вопрос о введении адъютантских аксельбантов и эполет; помню, как в закрытых машинах везли в Кремль шесть человек, обмундированных в армейские мундиры с эполетами, и шесть человек, одетых во флотские кители с эполетами… И это было не в конце войны, а в разгар ее».

Историк архитектуры Дмитрий Хмельницкий убедительно доказывает, что создателем сталинской архитектуры был сам Сталин. Резюме Хмельницкого звучит так: «Он выступал в качестве организатора, заказчика и – очень часто – соавтора самых важных для режима (то есть, для него самого) зданий. Формирование советского государственного стиля в 30-50 гг. было только иллюзией процесса естественной художественной эволюции. Этот процесс совершенно не зависел от воли, вкуса и художественных взглядов архитекторов. Он не был результатом изменения профессиональных взглядов архитектурного сообщества в целом. Наоборот, он был их причиной. Это был процесс формирования вкусов и художественных концепций самого Сталина, и более никого».

«Однозначно — новая архитектура была продиктована лично Сталиным, - уверен Дембич. - До 1933 года господствовал совершенно другой архитектурный стиль — конструктивизм или модернизм, который Сталину не нравился, и он волевым решением определил, что архитектура должна быть другой. Думаю, с одной стороны, в этом проявлялись его личные предпочтения, с другой, - архитектура должна была увлечь людей в светлое будущее, а модернистская архитектура нужной выразительностью не обладала».

«Руководители государства стили не изобретают, - говорит Саначин. - Просто была дана установка сделать что-то, отличающееся ото всего, и это «что-то» было придумано корифеями того времени. Думаю, Сталин только дал установку, - но, видимо, очень крепкую! - а архитекторы на нее среагировали, благо, в то время было кому реагировать».

КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ В АРХИТЕКТУРЕ

Возможен ли сегодня качественный скачок, подобный появлению сталинского ампира?

«Да, нынешняя ситуация напоминает послереволюционное архитектурное безвременье, - считает Токарев. – У власти архитектурной концепции нет, и, по приметам практическим, никакая градостроительная идеология ей не выгодна. Правый берег Казанки активно застраивается, но - без всякого плана, отсюда — бесконечные проблемы с пробками на Чистопольской. Центр города не имеет проекта планировки. А как застраивать без проекта? Если бы была градостроительная идеология, начинали бы с организации территории города в целом. И потом, почему, когда нужно построить какой-то значимый объект, приглашают абы какого архитектора? И даже не архитектора — институт, а кто будет автором проекта, даже не задумываются! Создает архитектуру личность, а не учреждение».

«Сегодня такое «провернуть» было бы нельзя, - размышляет Саначин, - слишком изменился мир. Но не это главное. Взять и заказать стиль невозможно! Ведь сталинский ампир появился благодаря, с одной стороны, пассионарному скачку того времени, с другой, - знаниям корифеев, которые смогли этот скачок реализовать в архитектуре. Была интеллигенция, были умы, была Академия архитектуры СССР, впоследствии уничтоженная. Все было по-дру-го-му. Люди думали над обликом, над красотой. Сейчас же, в основном, думают над тем, как спроектировать здание, которое бы стояло, занимаются чистым строительством».

«С идеями сегодня, у нас в России, «напряженки» нет, с реализацией плохо, - считает Токарева. – И нынешнее время мне напоминает, скорее, не послереволюционные годы, а другой период, начавшийся при Хрущеве. Отличительная черта тех лет - неоцененность профессионалов, и не только в архитектуре. Хрущев, абсолютно лишенный эстетического вкуса и на дух не переносивший интеллигенцию, поменял само название Академии архитектуры, поставив впереди слово «строительство» - Академия строительства и архитектуры. Строитель, то есть исполнитель, а не автор, – вот что стало главным. И мы все еще живем в реалиях того времени. Сегодня всё, что архитекторы делают хорошего, они делают за счет личной мотивации - системы мер поддержки лучших образцов творчества и распространения опыта нет. Наоборот, наблюдаем нечто противоположное: в центре Казани возник целый ряд образцов приторной эрзац-архитектуры, которой чуждо чувство меры. Можно ли сравнить здание минсельхоза со зданием «сталинского» оперного театра, в котором – все гармонично, все в меру?! Создавший его Исмагил Гайнутдинов не потрафлял невзыскательному вкусу – он создавал произведение и буквально жил своим делом. И это поощрялось!

Директивно навязать что-то сейчас, думается, невозможно — уровень самосознания общества уже далеко не тот. Однако и до понимания истинно высоких образцов люди, в своей массе, еще не доросли. Период безвременья и искаженных ценностей видимо себя еще не исчерпал. Но, думается, в ближайшие два-три года произойдет переоценка событий, происходящих в сфере архитектуры и градостроительства. В профессиональной архитектурной среде уже зреет протест против использования отечественных специалистов в качестве «адаптеров», обслуживающих заезжих иностранных архитекторов. Обязательно придет ли понимание того, что творческими людьми наша страна не обделена, а освоение технологий проектирования – дело наживное...

Жизнь неоднозначна, и «сталинский» период в архитектуре еще далеко не раскрыт. В нем было разное — и хорошее, и плохое, как и в любом времени. Да и с Хрущевым все не так просто: мы его осуждаем за то, что он прагматику ставил выше духовного, выше эстетики, но не следует забывать о том, что он обеспечил огромному количеству семей личное пространство – квартиру... Да, технологиями сталинского времени невозможно было возводить массовое жилье. И речь идет не об оправдании мизерности жилищного строительства и других негативных сторон жизни «сталинской» эпохи, мы сейчас говорим о том, что в те годы инструментарий архитектуры был качественным, образцы для подражания — высокими».