Плакат 1922 года

«РАССТРЕЛЯТЬ ИХ НЕ ЗА ЧТО, А ТЕРПЕТЬ — НЕВОЗМОЖНО»

Дмитрий Люкшин, кандидат исторических наук из Казани, раскрыл корреспонденту «БИЗНЕС Online» некоторые подробности и источники, которые достаточно достоверно и полно описывают и анализируют те события.

Подготовка к кампании началась за несколько месяцев до отплытия первого парохода. Руководил ею лично предсовнаркома Владимир Ульянов-Ленин, глава Советской России. Он заведовал не только идеологическим обеспечением, но и влезал в организационные, порой даже самые мелочные вопросы, постоянно справлялся о ходе кампании, торопил исполнителей, даже будучи тяжело больным: «Надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно... Очистим Россию надолго». Он предупреждал, что делать это надо сразу: «Арестовывать без объявления мотивов — выезжайте, господа!»

Высылали в основном «старую» интеллигенцию, которая не хотела и не могла по своим убеждениям и ментальности сотрудничать с советской властью. За пять лет, что прошли после начала революции, уже многим из них стало ясно: и про новую власть, и про будущее, которое ждет страну, и про судьбу интеллигенции в ней. «Старая» интеллигенция считала себя носительницей общегуманитарной миссии, не имеющей ничего общего с идеологией, полагая, что нужно учить не только читать и писать, но еще и мыслить, воспринимая реальность без идеологических шор. Именно за это, по мнению большевиков, всех их стоило расстрелять.

Почему же власть сделала широкий жест милосердия, заменив высшую меру на высылку, да еще за рубеж? Эксперты портала Liveinternet и многие другие источники приводят слова Льва Троцкого по этому поводу: «Расстрелять их было не за что, а терпеть — уже невозможно». Давая интервью иностранной прессе, он выразил надежду, что Запад по достоинству оценит этот гуманный шаг. В оценке этой «гуманности» есть повод для ее раскавычивания, потому что уже в 1923 году по приказу Феликса Дзержинского высылки в Берлин прекратились, интеллигенцию стали ссылать уже не в Германию, а на Соловки и в Сибирь, в глухие провинции и на строительство Беломорканала, а оттуда уже мало кто возвращался живым.

Николай Бердяев

КАЛЬСОН — НЕ БОЛЬШЕ ДВУХ ПАР!

29 сентября 1922 года от набережной Петрограда отплыл зафрахтованный у немцев пароход «Обербургомистр Хаген». На нем выехали более 30 (с семьями — около 70 человек) интеллигентов из Москвы, Казани и других городов. По данным arzamas.academy, среди них были Николай Бердяев, Сергей Трубецкой, Александр Кизеветтер и др. Около десятка человек пришли их проводить. «На пароход нас не допустили. Мы стояли на набережной. Когда пароход отчаливал, уезжающие уже невидимо сидели в каютах. Проститься не удалось», — вспоминал художник Юрий Анненков.

С собой разрешалось брать минимум вещей: по одному летнему и зимнему пальто, по одному костюму и одной шляпе, а также по два комплекта белья, по две рубашки (ночные и дневные), по две пары кальсон, чулок и обуви.

Из денег — двадцать долларов, хотя было известно, что операция с валютой тогда каралась смертной казнью. Не разрешалось брать драгоценности, кроме обручальных колец, никаких книг и рукописей. Отъезжающие должны были снимать даже нательные крестики. И с каждого бралась подписка, что они никогда обратно не вернутся. Словом, выпроваживали без всяких средств к существованию и навсегда.

16 ноября 1922 года отплыл из Петрограда в Штеттин пароход «Пруссия» с 17 высланными и членами их семей. Среди них были философы Николай Лосский, Лев Карсавин, Иван Лапшин, первый директор Пушкинского Дома Нестор Котляревский и др.

Позже был еще один пароход «Жан» — с Украины. Кроме пароходов еще и «философские поезда» увозили в Германию, как «ненужный хлам», цвет русской интеллигенции. 3 декабря 1922 года из Грузии были депортированы в Берлин еще 60 человек. И не только философов, но и врачей, инженеров, литераторов, педагогов, юристов, религиозных и общественных деятелей, а также особо непокорных студентов.

Всего, по официальным данным, в течение лета-осени 1922 года принудительно было выслано 225 человек. По неофициальным зарубежным данным — 500, а по другим источникам — около 2 тысяч. Кроме Петрограда, Москвы и Казани в Германию были высланы ученые из Харькова, Ярославля, Одессы и др. В числе прочей интеллигенции в 20-х годах был выслан 21 профессиональный философ. Среди них: Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Михаил Осоргин, Питирим Сорокин, Сергей Трубецкой и др.

Сегодня уже никто точно сказать не может, сколько же выслали, потому что кроме официально утвержденных списков были еще тайные приказы, а также эмиграция под давлением властей.

«В результате осуществленного в 1931 году анкетирования выяснилось, что 472 русских ученых работали за рубежом, — сообщает обозреватель портала SYL.ru Екатерина Фомкина. — 5 академиков, а также около 140 профессоров высших школ и университетов было среди них...»

Список антисоветской интеллигенции ПетроградаНажмите, чтобы увеличить

ТРИ КАЗАНСКИХ УЧЕНЫХ НА БОРТУ ПАРОХОДА ИЗГНАННИКОВ

«Среди изгнанников были три профессора Казанского университета: бывшие заместитель декана исторического факультета Иринарх Аркадьевич Стратонов, декан медицинского факультета и руководитель психиатрической клиники Григорий Яковлевич Трошин и ректор университета Александр Александрович Овчинников, — читаем исследование на эту тему доктора исторических наук Светланы Малышевой в научно-документальном журнале „Гасырлар авазы — Эхо веков“ государственного комитета РТ по архивному делу. — Имена этих известных в России и за ее пределами ученых были преданы забвению, причем настолько основательно, что даже в одном из юбилейных изданий 2004 года, в летописи Казанского университета, Овчинников — ректор и ординарный профессор — значится как «экстраординарный профессор, и. о. профессора, псаломщик университетской церкви».

Документ из книги советского историка Михаила Корбута характеризует Овчинникова как человека определенно антисоветского направления, «сочетавшего... преподавание статистики с исполнением обязанностей псаломщика в клинической церкви». Овчинников, выходец из семьи священников, действительно был человеком очень религиозным, активно участвовавшим в деятельности церковного прихода и в церковных службах. Но служение в церкви было лишь деталью его частной жизни, а никак не официальной должностью, как пытались это подать советские официальные власти 1920-х годов.

Над избранным в 1921 году ректором Овчинниковым сгущались тучи. «Его кандидатура по всем параметрам не устраивала Наркомат просвещения Татарской республики, но все попытки снять его с должности не были поддержаны советом университета, — пишет Светлана Малышева в статье „Берлинский приют казанского профессора А.А. Овчинникова„. — Власти пытались найти компромат на профессора. Так, в отсутствие А.А. Овчинникова и его супруги (дома были только дети с прислугой) в их доме на Госпитальной улице был произведен обыск, длившийся с часу ночи до семи утра. Вернувшийся Овчинников был вынужден уехать вновь и провел часть осени в Костромской губернии у родственников жены. Попытки сместить его с поста ректора были возобновлены в декабре 1921 года, когда на общестуденческом собрании университета ректором был избран Н.Н. Парфентьев, вслед за чем в феврале его кандидатура была утверждена Главпрофобромом. Однако Н.Н. Парфентьев отказался от такого сомнительного ректорства, и Овчинников вплоть до августа 1922 года оставался ректором Казанского университета...

В сентябре 1922 года он навсегда покинул Казань и Россию. Его семья уехала вслед за ним на следующий год. Их новым домом стал Берлин, точнее, Тегель. Семья бывшего ректора Казанского университета поселилась в Русском доме напротив православной церкви и кладбища Тегеля. Александр Александрович преподавал в Русском научном институте, его супруга Александра Александровна зарабатывала шитьем, приемные дети учились, причем Ольга некоторое время училась в том же институте, где преподавал отчим, но затем окончила медицинские курсы и работала лаборантом в клинике Charite.

Пароход «Обер-бургомистр Хакен»

«ОН БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ, ЦЕЛИКОМ ЗАВИСЯЩИМ ОТ СЕРДЦА»

Взаимоотношения Овчинникова с приемными детьми много говорят о качествах его как личности. Отметим, что ставшие взрослыми и самостоятельными дети вплоть до смерти отчима в 1936 году (Ольге было в ту пору 32 года, Сергею — 30) не спешили уйти из дома, в котором их любили и заботились о них. Судя по воспоминаниям падчерицы, Александр Александрович был заботливым и внимательным к приемным детям человеком. Он был очень гостеприимен, принимал в берлинском доме большое количество самых разнообразных гостей (среди них был, к примеру, известный дипломат Дж. Кеннан). Страстный любитель литературы и поэзии, он с упоением декламировал стихи любимых поэтов — Тютчева, Фета. Шутник, он любил писать родным и знакомым шутливые „акафисты“. Так, Ольге, окруженной сонмом неизменно отвергавшихся ею воздыхателей, которых профессор называл „претенденты„, он написал акафист, в котором, называя ее „скальпоносицей Ольгой“, сравнивал ее с княгиней Ольгой, хитростью истребившей древлян... Много лет спустя после смерти Овчинникова она оставила написанный любящей дочерней рукой портрет: „Он был человеком, целиком зависящим от сердца. Умный и способный, он был вовсе не от разума. Для всех в высшей степени доступный, всех считавший прекрасными людьми, действовал он всегда по первому порыву сердца, что нередко ему стоило и разочарований, и неприятностей... Мой отчим был очень честен в своих взглядах, убеждениях, исканиях. И, найдя то или иное, открыто их исповедовал. Был прям и часто поэтому резко говорил правду, никогда не желая кого-либо задеть или обидеть“.

Слабый здоровьем, профессор Овчинников внезапно серьезно заболел и скоропостижно скончался 15 сентября 1936 года на руках жены и приемной дочери. Он был похоронен под сенью деревьев русского православного кладбища в Тегеле».

Писатель Н. Бердяев в доме Жуковских-Герцык. Фотография неизвестного автора. 1915 год

ГЕСТАПО УБИВАЛО СТРОПТИВОГО ПРОФЕССОРА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ

Бывший заместитель декана исторического факультета Казанского университета Иринарх Аркадьевич Стратонов жил в Берлине, читал лекции в Русском научном институте (создан в 1923 году учеными-эмигрантами, действовал до 1933-го). «После прихода к власти в Германии нацистов и закрытия института он стал работать управляющим у состоятельной вдовы, русской эмигрантки Марии Семеновны Кадакас, урожденной Араловой. В ноябре 1938 года Стратонов был арестован гестапо и посажен в тюрьму, в которой провел 7 месяцев. Его подозревали в шпионаже в пользу СССР. Поводом для подозрений стало то обстоятельство, что Иринарх Стратонов упорно продолжал сохранять советский паспорт и категорически отказывался принимать немецкое подданство. В конце мая 1939 года гестапо отпустило Стратонова, предварительно взяв с него подписку о том, что он покинет Германию. В июне 1939 года Иринарх Аркадьевич выехал во Францию. Читал лекции в Париже, был активным прихожанином патриаршей церкви. Однако в 1942 году вновь был арестован органами гестапо, теперь его обвиняли не только в сохранении советского паспорта, но и в помощи советским пленным. Староста патриарших приходов Парижа профессор Стратонов организовывал сбор денег, одежды, лекарств для пленных соотечественников. Он был отправлен в концентрационный лагерь, где, видимо, погиб весной 1945 года. Последнее письмо от отца из концлагеря города Раненбурга дочь Стратонова получила в марте 1945-го. Точная дата смерти и место захоронения Стратонова неизвестны...

А бывший декан медицинского факультета Казанского университета и руководитель психиатрической клиники, врач-психиатр, невропатолог, психолог Григорий Яковлевич Трошин после высылки жил в Чехословакии, в Праге. «Он преподавал в Карловом университете, — пишет Малышева, — работал на кафедре судебной медицины и психиатрии Русского юридического факультета, кафедре педологии Русского педагогического института имени Коменского, являлся членом редколлегии журнала „Русский врач в Чехословакии“, работал также врачом Российского общества Красного Креста, помогая соотечественникам-эмигрантам. Он был руководителем психотехнического обследования, проводившегося в русских гимназиях Чехословакии. С 1927 по 1938 год возглавлял союз русских врачей Чехословакии. Трошин продолжал и научные изыскания, опубликовав целый ряд работ по психиатрии и психологии. Его многотомное „Руководство по психиатрии для студентов и врачей“ так и осталось незаконченным. Скончался профессор Трошин 13 марта 1938 года и был похоронен на Ольшанском кладбище в Праге».

БЫЛ В ПИТЕРЕ И «АНТИФИЛОСОФСКИЙ» КОРАБЛЬ

Большинство изгнанников сначала очутились в Германии. Однако со временем основная их часть перебралась в Париж, оказавшийся настоящим центром русской эмиграции. Высокий профессиональный и интеллектуальный уровень изгнанников способствовал тому, что все они смогли устроиться по специальности. Кроме того, они создали научные и культурные ценности, ставшие достоянием Америки и Европы.

В своей книге «После перерыва. Пути русской философии» Сергей Хоружий (родился 5 октября 1941 года, советский и российский физик, философ, богослов, переводчик, известен переводом на русский язык произведений Джеймса Джойса, в том числе знаменитого романа «Улисс», — прим. ред.) пишет: «Высылка ученых — нагляднейший образец пресловутой негативной селекции, о которой много размышляют сейчас, пытаясь постичь истоки и механизм сегодняшней угрожающей деградации общества и человека. Отобрав не преступников, не врагов, а мыслителей собственного народа, властители сажают их на корабль — корабль мудрецов (классический сюжет навыворот!) — и посылают в чужую землю. А обратно из той земли приплыл чуть позднее другой корабль. 1 августа 1923 года с парохода „Силезия“ в Петрограде высадились „сменившие вехи“ — известный адвокат Александр Бобрищев-Пушкин, журналист Илья Василевский, немедля выпустивший двухтомник „Романовы“ с грязнейшими сплетнями о русских царях, и Алексей Толстой, в ком писательский дар соединялся с абсолютною гражданской циничностью. Чего всем этим могли достичь? Лишь того, чего и достигли: падения нравственного и духовного уровня общества... И когда сегодня мы с трудом пробуем вернуться к этой работе, то сразу видим, как важно нам для нее возвращение на родину пассажиров «философского парохода».

Подготовил Михаил Бирин